О прозе Всеволода Непогодина

Скончалась институция русской литературной редактуры, и дала жизнь целому пласту текстов, которые, будь покойница на боевом посту и в полном здравии, не пошли бы дальше редакционной корзины.

Ныне сей «неформат» публикуется (иногда в «толстяках»), обсуждается – широко и запальчиво, пусть и в узких кругах, попадает в соискательские списки престижных литературных премий.

О мертвой редактуре скажем хорошо, чтобы потом не говорить ничего; интересней разобраться с литературой.

Жанровую природу прозаических текстов молодого одесского писателя Всеволода Непогодина — Generation G и «Французский Бульвар» с ходу обозначить затруднительно. Первую вещь сам автор изящно именует «Говнопоколением» и определяет как «произведение»; она опубликована – в урезанном виде «повести» – в журнале «Нева» (№ 7, 2012 г.). «Французский бульвар» пока существует в рукописном варианте, жанрово автором никак не определен, но зато запущен в широкий читательский оборот – отзывы, регулярно публикуемые в фейсбуке, стилистически напоминают советскую «Книгу жалоб и предложений», правда, в несколько комплиментарном – не ресторанном, а музейном – изводе.

На самом деле, если напечатать оба текста под одной книжной обложкой (а я уверен, что скорее рано, чем поздно это случится), оправданной может оказаться и романная претензия – микс лирического дневника с очерком нравов и экскурсией влюбленного в свой удивительный город гида. Да и забавная амбиция на статус рупора и обличителя поколения зазвучит не так назойливо.

Всеволод – прозаик, безусловно, талантливый, способный ученик авторитетов Бегбедера, Керуака и Лимонова, умеющий «подсадить» читателя на вполне заурядный экшн. Историю 27-летнего нонконформиста (довольно громкое звание для единственного героя непогодинской прозы, но не жалко), покинувшего согбенные ряды офисного планктона и ушедшего в светские обозреватели провинциального глянца, хамоватого – по причине комплексов – одиночки, придумавшего себе несчастную любовь и трагически оборванную дружбу – на фоне прекрасного и ветшающего южного города, полного призраков и знаменитостей. При подобных исходниках естественно оглядываться на первых и оспаривать вторых.

Читатель Непогодина – вроде прохожего, что зашел в спорт-бар пропустить кружку нефильтрованого, но вдруг зацепился взглядом за экран и сделался болельщиком. Сначала с усмешечкой, а потом и всерьез наблюдает за матчем юношеской лиги, который неожиданно превращается в кубковый финал…

Строго говоря, литературы у Всеволода мало, и лучше бы было еще меньше. Потуги на оригинальную стилистику сплошь и рядом прорываются оборотами на грани дурного официоза и рэпа, не весть с какого отходняка замахнувшегося на разговор о высоких материях.

Так пишут сочинения на вольную тему старшеклассники-байрониты, любимцы продвинутых училок-словесниц.

Вот, буквально, из одной главки «Французского бульвара», почти подряд:

«Я часто пропускал мимо ушей пространные многословные монологи Динары, но из любопытства нашел страничку Лары Леоновой «вконтакте» — десятки фотоальбомов, фиксирующих развеселую жизнь позолоченной молодежи и ничем не примечательный портрет хозяйки, скупой на публичное выплескивание эмоций в интернете».

«Постепенно у меня начала появляться крохотная симпатия к Ларе, становившейся всё более известной как фотограф и архитектор».

С диалогами – и вовсе швах, Тарантино наизнанку, Чарлз Буковски на профессорской кафедре. Так – напыщенно и глуповато – говорили советские актеры с одутловатыми физиономиями в советских же фильмах из французской Дюма-истории… Можно, я не буду цитировать?..

Любовь Всеволода к Одессе, помимо всего прочего, содержит вечный мотив «Одессы-мамы». Но не в блатном, а в культурологическом смысле: писательскую свою родословную он ведет не столько из «южной школы», сколько от ее выпускников, сделавшихся звездами. Но, тут, пожалуй, можно говорить о свойстве не так авторов, как персонажей. Велимир Недопекин (лирический герой и, разумеется, альтер-эго Непогодина) – современная проекция Николая Кавалерова из «Зависти» Юрия Олеши. Велимир (кстати, страшно популярным у русских прозаиков становится хлебниковское имя – мальчик Велик в романе Натана Дубовицкого «Машинка и Велик», Велимир Шаров, в котором угадывается «Натан Дубовицкий» у Захара Прилепина в «Черной обезъяне»)… Велимир кормится, вслед за Кавалеровым, газетной поденщиной, скандалит в ресторанах, любит «спортсменку-комсомолку» от местного гламура, но спит с копиями Анечки Прокопович, знакомясь «в контакте», который – та же коммуналка.

И вообще Веля (то есть, Сева) – парень добрый: зашифровав себя для нужд повествования, не потрудился выдать камуфляж другим живым людям:

«Вера Полозкова покуривала в сторонке от суеты главного входа, пытаясь остаться незамеченной. Красный нос картошкой, густые черные брови, широкие бедра, пляжная тряпичная сумка на плече, серое бесформенное платье, скрывающее явные недостатки фигуры. Верочка мне противна несоответствием художественного образа и реального человека. Крепкая рязанская коренастая бабища выдает себя за хрупкую, ранимую девчушечку с тонкой душевной организацией. Ей бы коров доить и быкам хвосты крутить в фермерском хозяйстве, а она сочиняет претенциозные вирши и гастролирует по клубам от Калининграда до Владивостока. Могучие ручищи Верочки пригодились бы при прополке грядок или уборке картофельного урожая. И чего Полозкова в Одессу наведалась? Что ей здесь надо? На Привозе любая торговка сочней рифмует, чем стихопишущая девочка-вундеркинд, прославившаяся благодаря публикации сочинений в своём живом журнале».

…Там, где Непогодин забывает, что он подающий надежды прозаик, наследник по одесской прямой Бабеля и Катаева, он умеет рассказывать точно, пластично, ёмко, с грубоватым юмором, а не вымученной иронией. В «Говнополении» таких кусков больше – очевидно, что вещь, в отличие от наспех пущенного по рукам «Француского бульвара», отстоялась и набрала крепости.

Тем не менее, в ФБ заметна самая сильная черта Всеволода Непогодина – очеркизм. Этот блудный сын литературы – очерк – сегодня мне кажется одним из самых актуальных жанров. Явным глотком свежего воздуха после отрыжек умозрительного постмодерна, подчас назойливой героики «новых реалистов» и повсеместной апокалипсической футурологии, скатывающейся в кликушество.

Непогодин – настоящий журналист, в современной западной манере. Это легко тестируется по его постам в фейсбуке: прежде всего артподготовка внахлёст, агрессия, а уж потом разберемся в отношении к объекту.

Саратовский писатель Сергей Боровиков в своей замечательной книжке «В русском жанре», рассуждает о передвижниках: «(…) эти столь много высмеянные жанристы, бытописатели сделали великое дело, запечатлев, пусть и под особым, заданным углом зрения Русь. Насколько меньше мы бы знали без их полотен, а их беззаветная преданность своему делу и Родине в наши циничные времена просто поражает».

Непогодин – вроде начинающего передвижника, который определился с тенденцией захлебывающегося самопиара на ниве обличительства времен и нравов, однако под это дело выдает свое лучшее и главное.

Допустим, о буднях банковских клерков мы у кого только не читали, но вот быт провинциальной богемы, подламывающейся под столичный – не столько киевский, сколько московский гламур – это свежо и любопытно. О русских городских командирах эпохи первоначального накопления написаны и сняты десятки «бригад» и гангста-фикшн, а вот срез Транспортной улицы в Одессе как новой Молдаванки с пролетарской физиологией – вставляет, как сто пятьдесят после вчерашнего. Читаем рецензии на порнуху в самых проблемных романах, и не в курсе, что у нынешних молодых степень серьезности (и романтичности) ухаживаний равно измеряется в количестве цветов и проставленных «лайков»…

Да и вообще, переходя на язык молодежных ведомств, чрезвычайно интересно знать, как и чем живут новые поколения страны Украина, почти не захватившие СССР, но безоговорочно причисляющие себя к русскому миру…

Заканчивая в той же пафосной манере, хочется призвать молодых писателей не стесняться журнализма: именно беллетристика вторична, а не наоборот…

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>